Неточные совпадения
Теперь дикие свиньи пошли в гору, потом спустились в соседнюю падь, оттуда по
ребру опять
стали подниматься вверх, но, не дойдя до вершины, круто повернули в сторону и снова спустились в долину. Я так увлекся преследованием их, что совершенно забыл о том, что надо осматриваться и запомнить местность. Все внимание мое было поглощено кабанами и следами тигра. Та к прошел я еще около часа.
Корпус «Интеграла» почти готов: изящный удлиненный эллипсоид из нашего стекла — вечного, как золото, гибкого, как
сталь. Я видел: изнутри крепили к стеклянному телу поперечные
ребра — шпангоуты, продольные — стрингера; в корме ставили фундамент для гигантского ракетного двигателя. Каждые 3 секунды могучий хвост «Интеграла» будет низвергать пламя и газы в мировое пространство — и будет нестись, нестись — огненный Тамерлан счастья…
Добравшись до самолета-ковра и невидимки-шапки, непривычный ни к каким умственным ухищрениям Ахилла словно освободился от непосильной ноши, вздохнул и сам полетел на ковре; он прошел, никем не видимый, в сапогах и в шапке к одному и к другому из важных лиц, к которым без этих сапог пройти не надеялся, и того и другого толкнул слегка сонного в
ребра и начал им говорить: «Не обижайте попа Савелия, а то после сами
станете тужить, да не воротите».
— Но помни, куманек, что если ты
станешь жить так, что хоть какой-нибудь слух о тебе до меня дойдет, так я тебя, каналью… за
ребро повешу!
— Не лги, мерзавка! — завопил я и левой рукой схватил ее за руку, но она вырвалась. Тогда всё-таки я, не выпуская кинжала, схватил ее левой рукой за горло, опрокинул навзничь и
стал душить. Какая жесткая шея была… Она схватилась обеими руками за мои руки, отдирая их от горла, и я как будто этого-то и ждал, изо всех сил ударил ее кинжалом в левый бок, ниже
ребер.
Связанная девушка, остававшаяся безмолвною свидетельницей всей этой истории, видела только, что когда в комнату хлынул сильный ветер, икона сорвалась со стены, выпала из образника, разбила стекло и горящую лампаду и затем, качнувшись из угла на угол,
стала нижним
ребром на подугольном столике.
И вдруг прежняя, знакомая физическая тоска разрослась у Арбузова около сердца, наполнила ему всю грудь, сжала судорожно за горло, и все тотчас же
стало для него скучным, пустым и безразличным: и медные звуки музыки, и печальное пение фонарей, и цирк, и
Ребер, и самая борьба.
Тот же
Ребер привлекался недавно к суду за то, что в Лодзи, во время состязания с известным польским атлетом Владиславским, он, захватив его руку через свое плечо приемом tour de bras,
стал ее выгибать, несмотря на протесты публики и самого Владиславского, в сторону, противоположную естественному сгибу, и выгибал до тех пор, пока не разорвал ему сухожилий, связывающих плечо с предплечьем.
Арбузов не знал английского языка, но каждый раз, когда
Ребер смеялся или когда интонация его слов
становилась сердитой, ему казалось, что речь идет о нем и о его сегодняшнем состязании, от звуков этого уверенного, квакающего голоса им все сильнее овладевало чувство страха и физической слабости.
Я, себя не помня, кинулся к лодкам, их ни одной нет: все унесло… У меня во рту язык осметком
стал, так что никак его не сомну, и
ребро за
ребро опустилось, точно я в землю ухожу… Стою, и не двигаюсь, и голоса не даю.
Нога, другая нога — неужели все кончено? Нерешительно раскрывает глаза и видит, как поднимается, качаясь, крест и устанавливается в яме. Видит, как, напряженно содрогаясь, вытягиваются мучительно руки Иисуса, расширяют раны — и внезапно уходит под
ребра опавший живот. Тянутся, тянутся руки,
становятся тонкие, белеют, вывертываются в плечах, и раны под гвоздями краснеют, ползут — вот оборвутся они сейчас… Нет, остановилось. Все остановилось. Только ходят
ребра, поднимаемые коротким, глубоким дыханием.
Атрофируется железистая ткань женской груди; замечается значительное падение половой силы; кости
становятся более тонкими, первое и два последних
ребра выказывают наклонность к исчезновению; зуб мудрости превратился в зачаточный орган и у 42 % европейцев совсем отсутствует; предсказывают, что после исчезновения зубов мудрости за ними последуют смежные с ними четвертые коренные зубы; кишечник укорачивается, число плешивых увеличивается…
Среди плавника попадались и кости кита: огромные челюсти,
ребра и массивные позвонки весом по 15–16 килограммов каждый. Чжан-Бао взял один из обломков в руку. К нему поспешно подошел Карпушка и
стал просить не трогать костей на песке. Не понимая, в чем дело, китаец бросил
ребро в сторону. Ороч поспешно поднял его и бережно положил на прежнее место, старательно придав ему то положение, в котором оно находилось ранее.
Чем больше сгущались сумерки, тем труднее
становилось итти. В темноте невозможно было отличить
ребро камня от щели. Мы все чаще оступались и падали.
— Да, но она все-таки может не понравиться, или круп недостаточно жирен, или шея толста, а я то же самое количество жира да хотел бы расположить иначе, и тогда она и будет отвечать требованиям. Вот для этого берут коня и выпотняют его, то есть перекладывают жир с шеи на круп, с крупа на
ребро и т. п. Это надо поделать еще и с твоею прекрасною
статьей, — ее надо выпотнить.
— Ну, ну… не умрешь, не вертись…
Стало быть, это третье
ребро, а это четвертое… Тощая ты такая на вид, а
ребра едва прощупываются. Это второе… это третье… Нет, этак спутаешься и не представишь себе ясно… Придется нарисовать. Где мой уголек?
Клочков, силясь представить себе только что прочитанное, поднял глаза к потолку. Не получив ясного представления, он
стал прощупывать у себя сквозь жилетку верхние
ребра.
Анюта оставила вышиванье, сняла кофточку и выпрямилась. Клочков сел против нее, нахмурился и
стал считать ее
ребра.
Волчок ковылял и повизгивал, серая шерсть вихрами торчала на ввалившихся
ребрах. Но глаза смотрели весело и детски доверчиво. Он вилял хвостом. Подошел к сугробу у помойки,
стал взрывать носом снег. Откопал бумажку, задорно бросился на нее, начал теребить. Откинется, смотрит с приглядывающеюся усмешкою, подняв свисающее ухо, залает и опять накинется на бумажку.
Не умом я понял. Всем телом, каждою его клеточкою я в мятущемся ужасе чувствовал свою обреченность. И напрасно ум противился, упирался, смотря в сторону. Мутный ужас смял его и втянул в себя. И все вокруг втянул. Бессмысленна
стала жизнь в ее красках, борьбе и исканиях. Я уничтожусь, и это неизбежно. Не через неделю, так через двадцать лет. Рассклизну, начну мешаться с землей, все во мне начнет сквозить, пусто
станет меж
ребрами, на дне пустого черепа мозг ляжет горсточкою черного перегноя…
Наутро протирает тугие глаза — под
ребрами диван-отоман, офицерским сукном крытый, на стене ковер — пастух пастушку деликатно уговаривает; в окне розовый куст торчит. Глянул он наискосок в зеркало: борода чернявая, волос на голове завитой, помещицкий, на грудях аграмантовая запонка. Вот тебе и бес. Аккуратный, хлюст, попался. Крякнул Кучерявый. Взошел малый, в дверях
стал, замечание ему чичас сделал...